О комедии А.П. Чехова «Чайка» очень много написано, много сказано, и вместе с тем она остаётся таинственной и до конца не познанной загадкой русского театра. В последние годы, и это, наверное, не случайно, нас всё чаще привлекают к себе герои чеховских пьес. Почему в своём большинстве неглупые, интеллигентные, своеобразные, щедрые люди, способные возноситься к вершинам человеческих и творческих прозрений, духовному поиску, страстному желанию изменить мир, так часто срываясь, совершают смешные, несуразные, опасные поступки? Быть может, сегодняшнее влечение к великому русскому писателю и интеллигенту — это своеобразный акт самопознания? «Я не берусь описывать спектакли чеховских пьес, — писал К.С. Станиславский, рассказывая о своей работе над «Чайкой», — это невозможно. Их прелесть в том, что не передаётся словами, а скрыто под ними... в излучении их внутреннего чувства».
Марк Захаров
На чеховскую «Чайку» спроецировано сегодняшнее умонастроение: можно полететь в Космос, можно узнать об этом Космосе то, чего не знали в чеховские времена, но, вернувшись на Землю, не приобрести равновесия, необходимого, чтобы жить вместе и рядом с другими. Вписав самого себя в космические масштабы, в скромных масштабах своей Земли человек остался испуган и растерян.
В спектакль вступает тема глобальной безысходности. Под этим натиском отступают многие неглобальные мотивы, из которых состоит «Чайка». Сложность человеческих отношений уходит в нечто бестрепетное, лишённое тепла и света. Холодно, холодно, холодно...
Нет никакого желания упрекать Марка Захарова в пессимизме. Чехов в пьесе тоже не указал выхода — начал с forte, а кончил pianissimo. Захаров ничего в тексте не изменил, не сократил, не перевернул с ног на голову. Уже за одно это спасибо.
Его актёры играют без штампованной меланхолии — энергично, выпукло, отчётливо. В отчётливой артикуляции, звуковой и пластической, — стилистика спектакля. В ней нет поэтической дымки и многозначности, но возникают свои, интересные акценты.
Hаталья Крымова, Московский наблюдатель