Три сестры

Все мы кричим, обезумев, когда от нас ускользает счастье. Странные крики. Именно их Чехов заставил меня почувствовать, со всем тем, что им присуще, – с их потрясающей смехотворностью и патетичностью. Пока я занимался со студентами Национальной школы, произошел этот переход – настолько масштабный, сильный и болезненный, что он позволил мне идти дальше, с помощью Мари-Терез Фортэн, которая пошла мне навстречу, дав возможность осуществить постановку по Чехову в Театре дю Тридан. Я очень ей за это благодарен. И благодарен тем актерам и актрисам, которые захотели стать «ливанскими квебекцами», играя текст, написанный русским. Спасибо им за то, что приняли этот вызов: не пытаться принимать себя за русских. Ни они, ни я – мы никогда не были в России, чтобы строить из себя ее знатоков. Где происходит действие? Здесь. Перед вами. И вы получите этому подтверждение. Все это происходит в театре...

– С чем и с кем пытается Чехов примирить своих персонажей?
– С тем, что их собственная жизнь не удалась. Он старается примирить их с юмором, позволяющим им посмеяться над собой и своей смехотворной привычкой верить в возможность счастья, в то время как они ошибаются во всем и прежде всего – в любви.
– Могут ли чеховские персонажи спровоцировать дополнительные социальные антагонизмы и какие именно?
– Не исключено, что когда-то это и было возможно. Сегодня уже нет, потому как великие идеалы канули в лету. В наши дни принимать всерьез аристократа уже невозможно. Когда-то была возможна борьба Наташи и Ирины. Но не сегодня. Ирин нынче нет, остались одни Наташи, да и они нынче несколько другие. Сейчас есть только Наташи, забывшие, кем они были, и принимающие себя за Ирин. Их ухажеры некрасивы и вульгарны, а сами они падки на все материальное: машины, телефоны и деньги, а в гардеробе их царит безвкусица, тем более опасная, что ей чужд юмор.
– Можно ли сказать, что политически Чехов вам близок? Чем конкретно?
– Он близок мне своей связью с природой, отношением к страданию. По-моему, в этом плане у Чехова есть некое осознание, которое меня потрясает.
– Чехова часто преподносят как театрального революционера, точно так же, как принимают за революционеров и его героев, например Петю Трофимова. Вы согласны с такой интерпретацией?
– Я считаю, что он придумал свой собственный сад, до него не существовавший. По моему мнению, в западном театре есть четыре «сада» – Софокл, Шекспир, Чехов, Беккет. Сад Чехова состоит из людей, обычных людей, пустоте существования которых противостоит посредственность их окружения; и за неимением лучшего они смеются над всем этим сквозь слезы. И вот это, в самом деле, является революционным садом. Чехов показывает трагедию простых смертных. Это больше не короли и королевы. Это – люди.