Я начинаю верить, что танец не является профессией. Первоначально он был чем-то близким к действию в результате порыва. По существу, быть шаманом – это своего рода профессия. И танцор является кем-то подобным. (…) Сущностное свойство танца, – то есть то, что делает танец танец, – вовсе не обязательно является видимым. (…) Мы можем сказать, что сама природа – это танец, а ведь природа объемлет собой самые разные формы жизни. Я чувствую, что должен держать своё тело в тесной связи с ними. Вода на рисовом поле отличается от воды, бегущей в реке. Танцовщик должен ощущать это в мельчайших подробностях – и применительно к собственному телу. (…) Надеюсь, в один прекрасный день зрители будут описывать мой танец словами, которые скорее соотносятся с миром природы, чем с областью эстетики. Например, «это было похоже на дерево, на облако…
Мин Танака, Дневник вольного слушателя «Школы драматического искусства»
В спектакле "Замерев" Мин Танака (Min Tanaka) возник прямо с московской улицы (благо все стены в театре распахиваются), в кимоно и босиком, долго шел к зрителям по световому прямоугольнику, переступая огромными ступнями, выразительными, как лицо. Не дойдя, умер, сбросив тело на пол, как мешок с костями. Новый же дух, впущенный импровизатором в опустошенное тело, устроил довольно буйный и однообразный перформанс под сладость японского эстрадного шлягера и варварство венгерской скрипки: кричал гортанно и хрипло, прыгал на кончиках деревянных японских сандалий, играл экзотическими одеждами, сильно разбавляя японский стиль буто стандартным европейским contemporary.